![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
kashuraОригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
jennyferd в post
jennyferd в postРАССКАЗ АРТИСТКИ НЕХАМЫ ЛИФШИЦ О ПЕСНЕ ШИКИ ДРИЗА "КОЛЫБЕЛЬНАЯ БАБЬЕМУ ЯРУ"
из сборника "Бабий Яр", 1981год, Израиль.
Я пела в Киеве 13 ноября 1959 года. В первый и в последний раз. Больше я не получила разрешения выйти на киевскую сцену, и в этом не было ничего необычного после того, как в 1948 и 1953 годах разгромили всю еврейскую культуру, да и вообще и до меня мало кого из еврейских исполнителей допускали в "священный Киев-град". Даже таким известнейшим артистам, как Райкин и Утёсов, перед допуском в Киев требовалось пройти унизительную процедуру прослушивания киевским начальством, так что они туда вообще не выезжали с гастролями.
Но коль Меир Браудо, мой добрый приятель и "импрессарио", поставил перед собой цель "взять" Киев, сомнений не могло быть, что и в этом деле он преуспеет. История этого "взятия" требует отдельного описания, столько в ней фантастики и приключений. Короче: я впервые в Киеве, меня захватывает красота вольного Днепра среди зелёных холмов, и это чувство не способны испортить кренделеобразные безвкусные здания "новой советской архитектуры" на Крещатике. Только вот у Софиевского собора летящий с шашкой наголо Хмельницкий наводит на меня, вероятнее всего уже засевший в генах, ужас гибели.
Я встречала киевских евреев, по южному подвижных и приветливых, но было у меня такое ощущение, что на них всех лежит уже навечно гибельная тень шашки Хмельницкого и Бабьего Яра. Ведь он всегда тут рядом, неподалёку, Яр у Днепра. эта вечная кровавая рана нашего народа.
И я уже знала, что буду им петь.
Ведь и намёка на памятник не было в этом Яру. И я думаю, единственным памятником в те дни была "Колыбельная Бабьему Яру" композитора Ривки Боярской и поэта Шики (Овсея) Дриза.
Я не знаю точной даты, когда создали они эту песню. Думаю, май 1958 года, когда я впервые выступила в Москве, особенно стал для меня вехой в жизни, ибо я встретила поэта Шику Дриза. Он и повёз меня к Боярской послушать "Колыбельную".
Ривка Боярская уже тогда была прикована к постели. Без надрыва, но с невыносимой глубиной, от которой окаменевают на месте, она "провыла" этот Плач. Я сидела, окаменев, в её убогой квартирке в запущенном доме, что напротив Московской консерватории, где она жила с мужем, театральным критиком Любомирским. Я не могла подняться с места. Дриз почти вынес меня на улицу.
Я унесла с собой этот Плач. Пианистка Надежда Дукятульскайте, которая тогда была со мной в Москве, сама потерявшая единственного ребёнка в гетто Каунаса, нашла к песне строгие аккорды, и вместе с ней мы искали пути к исполнению, ведь это нельзя назвать ни песней, ни плачем, весь художественный и литературный опыт кажется фальшью. Это невозможно назвать ни звуком, ни словом, это как сплошная боль, которая ещё усиливается от прикосновения. Как же было прикоснуться к ней, тянущейся в монотонной мелодии с неожиданно прерывающимися вскрикиваниями и затем каждый раз мёртво замирающей и слабеющей в этом ужасном "Люленьки-лю-лю"?
"Кина" - вот как это называют в нашем народе - "Плач над Погибшим и Разрушенным"...
Повесила б колыбель на отвесе
и качала б, качала сыночка моего Янкеле.
Но дом исчез в пламени и огне...
Где же мне укачать моего дорогого?
Люленьки-лю-лю...
Повесила б колыбель на деревце
и качала б, качала сыночка Шлоймо,
Но не осталось у меня шнурка от ботинка,
Не осталось и нитки от наволки...
Люленьки-лю-лю...
Отрезала б косы мои длинные
И на них бы повесила колыбель,
Но не знаю, где искать кости,
Косточки обоих детей моих,
Люленьки-лю-лю...
И вырывается из горла, когда оно зажато в последнем вздохе:
Помогите, матери, помогите
Выкричать, выплакать мой напев!..
Помогите, помогите
Убаюкать, укачать Бабий Яр...
Люленьки-лю-лю...
И затем просто голос, просто высокие рвущиеся к равнодушному небу звуки, все слабеющие, умирающие в "Люленьки-лю-лю..."
Только память десятков тысяч погибших, как наказ - "Помнить! Помнить! Не забывать!" - дала мне силы и право вынести этот Плач к слушателям. Я и сегодня, и в этот миг не могу отыскать слов, чтобы передать, что я тогда вынесла, что я чувствую сейчас, когда притрагиваюсь к этой Святыне.
Я была одержима какой-то Силой, и она приказывала:
- Стой, умри и пой!
И я пела...
Киевляне вместе со мной пережили эти минуты.
Не аплодировали.
Только все встали с мест в молчании, в зале Киевского театра оперетты.
Я знаю: они не забыли этих минут, как и я их никогда не забуду.
------------------------------------------------------------------------------------
Текст набран мной из книги "Бабий Яр", случайно увиденной на книжном развале в Хайфе. Книга издана в Израиле в 1981 году к сорокалетию "Бабьего Яра", когда 29 сентября 1941 года немцы расстреляли в оврагах Бабьего Яра семьдесят тысяч киевских евреев. Хотя почему только киевских? Мамина сестра Поля с двумя сыночками Сёмой и Нюмой 1937 и 1940 г.р. были из города Новоград-Волынск Житомирской обл., и как они очутились на свою страшную погибель в Киеве - я уже не узнаю.
Книга - сборник воспоминаний, разных пронзительных материалов. Указано, что они собраны Киевским землячеством в Израиле. В предисловии к книге написано: "Эта книга собиралась по крупицам памяти. Уходит поколение Бабьего Яра, по сути - горстка оставшихся в живых. Эта книга неотменимый долг перед ними, перед нашим народом, перед собственной совестью".
Воспоминания Нехамы Лифшиц - из этой книги. Люблю и уважаю замечательную певицу с 1963(1964?) года, когда я побывала на её историческом концерте в Москве, в Центральном Доме железнодорожника... если кто из москвичей помнит. Это было потрясающее событие, собравшее евреев Москвы.
К сожалению, запись "Колыбельной Бабий Яр" в исполнении Нехамы Лифшиц мной не найдена. Была запись, но сейчас она из YouTube удалена.
из сборника "Бабий Яр", 1981год, Израиль.
Я пела в Киеве 13 ноября 1959 года. В первый и в последний раз. Больше я не получила разрешения выйти на киевскую сцену, и в этом не было ничего необычного после того, как в 1948 и 1953 годах разгромили всю еврейскую культуру, да и вообще и до меня мало кого из еврейских исполнителей допускали в "священный Киев-град". Даже таким известнейшим артистам, как Райкин и Утёсов, перед допуском в Киев требовалось пройти унизительную процедуру прослушивания киевским начальством, так что они туда вообще не выезжали с гастролями.
Но коль Меир Браудо, мой добрый приятель и "импрессарио", поставил перед собой цель "взять" Киев, сомнений не могло быть, что и в этом деле он преуспеет. История этого "взятия" требует отдельного описания, столько в ней фантастики и приключений. Короче: я впервые в Киеве, меня захватывает красота вольного Днепра среди зелёных холмов, и это чувство не способны испортить кренделеобразные безвкусные здания "новой советской архитектуры" на Крещатике. Только вот у Софиевского собора летящий с шашкой наголо Хмельницкий наводит на меня, вероятнее всего уже засевший в генах, ужас гибели.
Я встречала киевских евреев, по южному подвижных и приветливых, но было у меня такое ощущение, что на них всех лежит уже навечно гибельная тень шашки Хмельницкого и Бабьего Яра. Ведь он всегда тут рядом, неподалёку, Яр у Днепра. эта вечная кровавая рана нашего народа.
И я уже знала, что буду им петь.
Ведь и намёка на памятник не было в этом Яру. И я думаю, единственным памятником в те дни была "Колыбельная Бабьему Яру" композитора Ривки Боярской и поэта Шики (Овсея) Дриза.
Я не знаю точной даты, когда создали они эту песню. Думаю, май 1958 года, когда я впервые выступила в Москве, особенно стал для меня вехой в жизни, ибо я встретила поэта Шику Дриза. Он и повёз меня к Боярской послушать "Колыбельную".
Ривка Боярская уже тогда была прикована к постели. Без надрыва, но с невыносимой глубиной, от которой окаменевают на месте, она "провыла" этот Плач. Я сидела, окаменев, в её убогой квартирке в запущенном доме, что напротив Московской консерватории, где она жила с мужем, театральным критиком Любомирским. Я не могла подняться с места. Дриз почти вынес меня на улицу.
Я унесла с собой этот Плач. Пианистка Надежда Дукятульскайте, которая тогда была со мной в Москве, сама потерявшая единственного ребёнка в гетто Каунаса, нашла к песне строгие аккорды, и вместе с ней мы искали пути к исполнению, ведь это нельзя назвать ни песней, ни плачем, весь художественный и литературный опыт кажется фальшью. Это невозможно назвать ни звуком, ни словом, это как сплошная боль, которая ещё усиливается от прикосновения. Как же было прикоснуться к ней, тянущейся в монотонной мелодии с неожиданно прерывающимися вскрикиваниями и затем каждый раз мёртво замирающей и слабеющей в этом ужасном "Люленьки-лю-лю"?
"Кина" - вот как это называют в нашем народе - "Плач над Погибшим и Разрушенным"...
Повесила б колыбель на отвесе
и качала б, качала сыночка моего Янкеле.
Но дом исчез в пламени и огне...
Где же мне укачать моего дорогого?
Люленьки-лю-лю...
Повесила б колыбель на деревце
и качала б, качала сыночка Шлоймо,
Но не осталось у меня шнурка от ботинка,
Не осталось и нитки от наволки...
Люленьки-лю-лю...
Отрезала б косы мои длинные
И на них бы повесила колыбель,
Но не знаю, где искать кости,
Косточки обоих детей моих,
Люленьки-лю-лю...
И вырывается из горла, когда оно зажато в последнем вздохе:
Помогите, матери, помогите
Выкричать, выплакать мой напев!..
Помогите, помогите
Убаюкать, укачать Бабий Яр...
Люленьки-лю-лю...
И затем просто голос, просто высокие рвущиеся к равнодушному небу звуки, все слабеющие, умирающие в "Люленьки-лю-лю..."
Только память десятков тысяч погибших, как наказ - "Помнить! Помнить! Не забывать!" - дала мне силы и право вынести этот Плач к слушателям. Я и сегодня, и в этот миг не могу отыскать слов, чтобы передать, что я тогда вынесла, что я чувствую сейчас, когда притрагиваюсь к этой Святыне.
Я была одержима какой-то Силой, и она приказывала:
- Стой, умри и пой!
И я пела...
Киевляне вместе со мной пережили эти минуты.
Не аплодировали.
Только все встали с мест в молчании, в зале Киевского театра оперетты.
Я знаю: они не забыли этих минут, как и я их никогда не забуду.
------------------------------------------------------------------------------------
Текст набран мной из книги "Бабий Яр", случайно увиденной на книжном развале в Хайфе. Книга издана в Израиле в 1981 году к сорокалетию "Бабьего Яра", когда 29 сентября 1941 года немцы расстреляли в оврагах Бабьего Яра семьдесят тысяч киевских евреев. Хотя почему только киевских? Мамина сестра Поля с двумя сыночками Сёмой и Нюмой 1937 и 1940 г.р. были из города Новоград-Волынск Житомирской обл., и как они очутились на свою страшную погибель в Киеве - я уже не узнаю.
Книга - сборник воспоминаний, разных пронзительных материалов. Указано, что они собраны Киевским землячеством в Израиле. В предисловии к книге написано: "Эта книга собиралась по крупицам памяти. Уходит поколение Бабьего Яра, по сути - горстка оставшихся в живых. Эта книга неотменимый долг перед ними, перед нашим народом, перед собственной совестью".
Воспоминания Нехамы Лифшиц - из этой книги. Люблю и уважаю замечательную певицу с 1963(1964?) года, когда я побывала на её историческом концерте в Москве, в Центральном Доме железнодорожника... если кто из москвичей помнит. Это было потрясающее событие, собравшее евреев Москвы.
К сожалению, запись "Колыбельной Бабий Яр" в исполнении Нехамы Лифшиц мной не найдена. Была запись, но сейчас она из YouTube удалена.